Вас никогда не приводила в холодное бешенство лампа на чужом столе? Заглядывать в тёплые пятна чужих окон… Мы одни насквозь. Каждый новый рассвет жмёт виски холодом неизбежности наступающего дня. Холодный привкус одиночества на губах, зацелованных всеми…Говорить с людьми, улыбаясь им, и думать о том, что вот они уйдут в свои тёплые повседневные жизни, а вы останетесь с вашей никем не тронутой заброшенностью на бульварной скамейке, с десятью копейками в кармане, с тяжелой головной болью и страхом. Ах, эти чужие квартиры, эта чужая домовитость чужими ногами зашарканных половичков. Иногда зубами вцепишься в платочек, который очень хочется смочить не идущими из широко раскрытых глаз слезами. Хочется иногда броситься к кому-нибудь, крепко обхватить руками, прижаться и долго, сбивчиво, горячо умолять о том, чтобы взяли его, сделали своим, своим совсем, дали бы ему что-нибудь больше липких, мокрых поцелуев (со стороны женщин) и тихих улыбочек, приправленных сытым сочувствием (со стороны мужчин).
Человек бесконечно одинок. Он изначально грешен и за это расплачивается своим одиночеством, он попадает в ад. Нет, ад не начинается после смерти, он здесь, в этом измерении, в этом одиночестве. Вот и уходят они (люди) то в работу, то в беспробудное пьянство, пытаясь спастись от всепоглощающего чувства, что «ты один во всей Вселенной». Особенно остро это можно почувствовать в кругу друзей, на вечеринках, праздниках – нет, это не сплочение людей, чтобы почувствовать тепло друг друга, это лишь еще одна наиболее извращенная форма одиночества. Вот и заводят они от этого собак, котов, женщин, семью, наконец. Но это им не помогает. Как бы не были мы близки, как бы не принадлежали друг другу, мы всё равно бесконечно одиноки….
Сердце моё – клок огромного неба…
…А утром наступает что-то вроде похмелья. Как будто внутри тебя ничего нет – все осталось там – в ночной постели, в ночном душе смыло с души все пятна и она улетела не оставив ни записки, ни нового адреса. Потом, конечно, вернется, но до этого еще надо дожить. Только зачем? А в голове пусто и никуда не деться от этой ПУСТОТЫ. Выход только один – ждать…
Вот и снова осень. А потом будет зима. Снова мерзостное ощущение холода пронзит все мое существо – доживу ли до весны, до тепла? Сейчас лишь одно утешение – есть куда спрятаться от непереносимого холода – сядешь на солнышке, чихаешь от его проказливых лучей, и тебе хорошо. Кажется, все внутри наполняется этим теплом и светом. И даже можно забыть о том, что душа то давно тебя покинула…
На мгновение он так предался своим мыслям, что едва не потерял нить разговора. Лишь выходка Эваноры заставила доктора прийти в себя. Он нервно сглотнул и поспешил вернуть интерес к своей беседе.
- Не совсем, - теперь Виктор уже с любопытством разглядывал ее ладони, и совершенно не церемонясь, поймал их, чтобы рассмотреть ближе. К его удивлению на кончиках пальцев девушки не было ожогов и даже потемнения. – Вы знаете, как работает сердце? Обычное сердце, которым надели Создатель вас с нами? Импульсы, поступающие в него, заставляют его биться. На этом основана моя теория. Но если человек…ммм…немного мертвы, то мозг не может посылать импульсы в сердце, но их можно создать извне. Я использовал погодные явления – такие как молния. Не думаю, что вы способны удержать в своих руках молнию.
В его голосе не было упрека или насмешки. Внезапно то, что он увидел, вызвало у него уважение. Может быть, она была права, и если молния дает слишком сильный разряд, способный поджарить сердце, то в руках ее был тот заряд, который мог бы заставить сердце биться. Но была так же вероятность того, что его окажется не достаточно.
- Финальный штрих – это бьющееся сердце. Без него ничего не получится, - в отчаянии воскликнул мужчина. Но в следующий же миг взял себя в руки. – Моя магия – это вещи, подкрепленные фактами и научными исследованиями. Я проводил сотни опытов, я добивался своих результатов самостоятельно, но на это ушли долгие годы. Моей магии легко научиться любому человеку, кто хоть немного мыслит в медицине.